Владимир Разумневич - Лето на колёсах [Повести]

Я жутко перепугалась — Носик никогда прежде не покидал своего хозяина.

Пёс скулит, суетится, юлит хвостом, царапает ошейником мою ногу. Что-то хочет сказать, а не может. И тут я нахожу в ошейнике записку:

Юля! Засек браконьера. Ни на секунду не выпускаю его из поля зрения. Как только появятся ребята с Шубиным, галопом мчитесь ко мне. Носик укажет дорогу. Буду держаться до последнего.

Что значит — „держаться до последнего“? Наверное, назревает что-то ужасное…

Где же мальчишки? Почему их нет так долго?

Что мне делать? Я сойду с ума от отчаяния. На сердце так тревожно, что, кажется, это от его стука вздрагивают листья на деревьях…

Уже темнеет. Не могу больше ждать. Напишу мальчишкам записку и приколю к дубу над погребом. Пусть они ищут нас возле протоки у Соколиной горы…»

На реке было совсем тихо. От воды, как от парного молока, стелился по берегу сладковатый дымок, в котором перемешались запахи рыбы и тины, листьев и трав. За темнеющими зарослями осоки бурлила, зажатая берегом и каменной грядой, бойкая протока. В камышах, рассекая крылом воздух, прошуршала утка, жалобно простонала над водой чайка, квакнула лягушка. И снова тишина. Лишь комары надоедливо попискивали над ухом.

Вдруг в камышах — тру-ту-ту — что-то затарахтело.

«Не иначе — лодка…» — определил Андрейка.

Теперь он отчётливо различал силуэт лодки. Выйдя из зарослей, она прошуршала днищем о песок и остановилась.

— Опять двадцать пять! Вот зараза…

Человек, сидевший в лодке, встал, спустил за борт длинный шест, ухватился за него обеими руками. Натужно изогнул спину. Картуз наполз козырьком на самые глаза. Лица не разглядишь. Видна лишь фигура — кряжистая, широкоплечая.

Но вот лодка несколько подалась вперед. Человек поднял голову. Лицо мясистое, крючконосое, со взлохмаченной чёрной бородой.

«Вернулся всё-таки, — обрадовался Андрейка. — Законно!»

Лодка вошла в протоку. Бородач склонился над кормой. Что-то дробно застучало у него под ногами. Словно камушки рассыпались по днищу.

«Грузила, — определил Андрейка. — Сейчас сеть будет выбрасывать…»

И точно — за борт шлёпнулось что-то тяжёлое. Всплеснулась, рассыпав брызги, вода. Новый всплеск. Потом ещё и ещё. Лодка тихо двигалась, оставляя позади себя прямую линию поплавков.

«Знает ведь — сетью рыбачить запрещено, — подумал Андрейка. — А он — у-у, бородатый пережиток! — опять за своё…»

Раскинув сеть поперёк протоки, рыбак проверил, хорошо ли она стоит, и снова завёл мотор. Лодка скрылась из виду. Андрейка не побежал за ней. Зачем пугать браконьера без толку? Он ещё вернётся за снастью…

«А что, если вытащить сеть из воды? Сколько рыбёшки там зазря погибнет!» — Андрейка проворно сбросил с себя одежду и в одних трусах шагнул в реку.

Зайдя по колено в воду, он судорожно вздрогнул и, ссутулившись, прижал руки к груди. Тело покрылось гусиной кожей.

— Бр-р-р-р, словно в погребе…

Он окунулся. Вода не показалась такой холодной, как вначале. В реке даже теплее, чем на поверхности. Спина и плечи сразу же покрылись мурашками, а ногам — ничего. Тогда он снова погрузился в воду и, приседая, побрел глубже.

Андрейка долго не мог выдернуть длинный кол, за которым держалась сеть. Расшатывал его во все стороны, пока тост сам не всплыл на поверхность.

Стал выволакивать сеть из воды. Место здесь неглубокое, и тянуть было сравнительно легко.

В мелких ниточных ячейках трепыхались, серебрясь чешуёй, рыбёшки. Андрейка осторожно высвобождал их из сети и бросал в реку.

— Плывите, — говорил он им, — да, смотрите, не лезьте больше в браконьерскую сеть. Лучше клюйте на крючок. Это нам разрешается.

С сети обильно стекала вода, и песок под ногами почернел. Кроме рыбы в ячейках запутались ракушки, липучие, скользкие водоросли и чёрная неуклюжая коряга. Водоросли Андрейка не трогал, а корягу решил отцепить.

— На чужое позарился?.. Вор…

Андрейка вздрогнул и от испуга присел на песок.

В берег со всего разлёта ткнулась лодка, и кто-то спрыгнул на песок. Андрейка увидел бородатое лицо. Старик тяжело дышал.

— Поперёк дороги вставать?! Жульё голоштанное! А ну геть отселя, сопляк, чтоб и духу твоего здесь не было! Живо!

Они стояли друг против друга — голый, посиневший от холода пионерский следопыт и разъярённый старик с багром в руке.

— Не грози! — Андрейка выпрямился и в упор взглянул бородачу в глаза. — Это ты — жулик. Законно! А я — пионер!

— Ха-ха-ха — «пионер»! Мелюзга бесхвостая — вот ты кто! Пионеры не суют нос в чужую сеть.

От его брезентовой, обшарпанной и продубевшей тужурки несло рыбой. Бородач грубо двинул локтем Андрейку, воткнул багор в песок и нагнулся, чтобы забрать свою запретную снасть.

Андрейка лёг на сеть животом.

— У-у-у, какой грозный голыш! Аж сердце ёкнуло. — Усы рыбака шевельнулись в недоброй ухмылке. Он ткнул в Андрейкин бок тяжёлым, с кованой подошвой сапогом. — Да я тебя одним мизинцем, как клопа, придавлю. Цыц отселя!

Андрейка упорствовал, не подчинялся. Старик ухватился за край снасти. Не тут-то было! Цепкие Андрейкины пальцы обрели новую силу. Тогда бородач подсунул руки ему под живот и грубо, как пойманную рыбу, вытряхнул мальчишку на песок. Андрейка полетел кубарем, стукнулся головой о железное грузило, перевернулся на спину, но сеть из рук не выпустил. Весь, словно муха в паутине, запутался в жёстких нитках. Они пиявками врезались в тело, связывали руки и ноги, закрывали глаза. Не выбраться!

— Ну что, попался, голубчик?! Струхнул небось! Не будешь воду мутить. Подцеплю, как щуку, закину вместе с сетью в лодку. Вот и весь разговор.

Бородач собрал края сети в кулак и поволок мальчика к лодке.

Совсем рядом Андрейка услышал пронзительный девчачий крик:

— Убивают! Караул! Спасите!

Это Юля Зуброва. А с ней Носик, злющий-презлющий, готовый в любую минуту растерзать Андрейкиного обидчика.

Юля выдернула браконьерский багор из песка, уцепилась за черенок и, как пику, нацелила остриё прямо на бородача.

— Только троньте Андрейку…

Пахомыч растерялся, разжал пальцы, озлобленно покосился на сумасшедшую девчонку.

Она стояла перед ним в полный рост, закинув назад голову, и смотрела на браконьера с ненавистью. Худенькие плечи заострённо вздёрнулись, волосы съехали на лоб, прикрыв левый глаз. Багор в руках девчонки дрожал.

— Ты что, очумела? На человека — с багром! — Пахомыч растерянно топтался на месте. — За такие штучки, знаешь ли, в кутузку упекут. Человекоубийство.

— Распутайте Андрейку! — наседала Юля. — А то…

Пахомыч понял — не шутит девчонка. Поморщился, пощипал кончик бороды и вдруг резко рванулся с места, прямо на неё. Выхватил из рук багор. Сильные пальцы старика впились в Юлино плечо, надавили так тяжело, что она не устояла на ногах, плюхнулась рядом с Андрейкой на песок.

— Изничтожу! Сгною, как червей! — Пахомыч макнул багром.

— На помощь! — завопила Юля истеричным голосом, надеясь, что услышат друзья в лесу.

— Не дери глотку попусту. Охрипнешь. Места тут безлюдные. Птицы да зверьё.

Озлобленный Носик громко лаял, прыгал вокруг, не зная, как выручить друзей.

Старик не выпускал багор из рук.

— Ату, Носик, ату его! — крикнул Андрейка.

Пёс навострил уши, внюхался в воздух, ощетинился. Сильный, стремительный прыжок. Сгорбленная спина бородача пригнулась ещё ниже, голова ушла в плечи. Носик рычал, злобно и яростно рвал зубами брезентовую куртку.

Пахомыч не ожидал такой прыти от Андрейкиной собаки. Он по-бычьи мотнул головой, расправил плечи и, вскочив, могучим рывком сбросил пса на песок. Приседая на задние лапы, собака отпрянула назад, изготовилась к новому прыжку. Глаза по-волчьи сверкнули, налились кровью: «Р-р-р-ры…»

Бросок. Ещё бросок… И вот они уже скрутились в один комок — белёсая собачья шерсть и серая рыбацкая куртка. Пахомыч извивался, словно уж, двигал багром, отстраняя собаку, пинал её сапогом, «Р-р-р-ры…» Острые зубы впились в браконьерскую штанину чуть повыше голенища…

Пахомыч запрыгал на одной ноге:

— Паршивая собака! Да я тебя…

Взметнулся багор.

«Пусть только попробует!» — Андрейка напрягал силы, чтобы сбросить с себя капроновую сеть.

Юля подскочила к Пахомычу, чтобы защитить собаку. До чего же люто ненавидела она жестокого бородача! Всеми пальцами влилась ему в ненавистную бороду.

— А-а-а! — взревел браконьер и злобно двинул девчонку ногой.

Пнул в грудь с такой силой, что у Юли перехватило дыхание. Красные круги поплыли перед глазами. Обессиленная, она не могла подняться.